Расторгают эвмениды Между нами все пути. Я изгнанник, – все обиды Должен я перенести.
Жизнью скучной и нелепой Надо медленно мне жить, Не роптать на рок свирепый, И о тайном ворожить.
«Я верю в творящего Бога…»
Я верю в творящего Бога, В святые заветы небес, И верю, что явлено много Безумному миру чудес.
И первое чудо на свете, Великий источник утех – Блаженно-невинные дети, Их сладкий и радостный смех.
«Забыв о родине своей…»
Забыв о родине своей, Мы торжествуем новоселье, – Какое буйное веселье! Какое пиршество страстей!
Но всё проходит, гаснут страсти, Скучна весёлость наконец; Седин серебряный венец Носить иль снять не в нашей власти.
Всё чаще станем повторять Судьбе и жизни укоризны. И тихий мир своей отчизны Нам всё отрадней вспоминать.
«Всё почивающее свято…»
Всё почивающее свято, В смятеньи жизни – зло и грех. Томила жизнь меня когда-то Надеждой лживою утех.
Её соблазны были многи, И утомленья без числа. В великолепные чертоги Она мечты мои звала, И на жестокие дороги Меня коварно увлекла.
Но близость кроткой смерти чуя, Уснули гордые мечты. Я жду смиренно, не тоскуя, Благой и вещей темноты.
И если жить мне надо снова, С собой я жизни принесу Успокоения святого Невозмутимую красу.
«Наслаждаяся любовью, лобызая милый лик…»
Наслаждаяся любовью, лобызая милый лик, Я услышал над собою, и узнал зловещий клик. И приникши к изголовью, обагрённый жаркой кровью, Мой двойник, сверкая взором, издевался над любовью,
Засверкала сталь кинжала, и кинжал вонзился в грудь, И она легла спокойно, а двойник сказал: «Забудь. Надо быть как злое жало, жало светлого кинжала, Что вонзилось прямо в сердце, но любя не угрожало».
«Изнемогающая вялость…»
Изнемогающая вялость, За что-то мстящая тоска, – В долинах – бледная усталость, На небе – злые облака.
Не видно счастья голубого, – Его затмили злые сны. Лучи светила золотого Седой тоской поглощены.
«В паденьи дня к закату своему…»
В паденьи дня к закату своему Есть нечто мстительное, злое. Не ты ли призывал покой и тьму, Изнемогая в ярком зное?
Не ты ль хулил неистовство лучей Владыки пламенного, Змия, И прославлял блаженный мир ночей И звёзды ясные, благие?
И вот сбылось, – пылающий поник, И далеко упали тени. Земля свежа. Дианин ясный лик Восходит, полон сладкой лени.
И он зовёт к безгласной тишине, И лишь затем он смотрит в очи, Чтобы внушить мечту о долгом сне, О долгой, – бесконечной, – ночи.
«Живы дети, только дети…»
Живы дети, только дети, – Мы мертвы, давно мертвы. Смерть шатается на свете И махает, словно плетью, Уплетённой туго сетью Возле каждой головы.
Хоть и даст она отсрочку – Год, неделю или ночь, Но поставит всё же точку, И укатит в чёрной тачке, Сотрясая в дикой скачке, Из земного мира прочь.
Торопись дышать сильнее, Жди, – придёт и твой черёд. Задыхайся, цепенея, Леденея перед нею. Срок пройдёт, – подставишь шею, – Ночь, неделя или год.
«В тебя, безмолвную, ночную…»
В тебя, безмолвную, ночную, Всё так же верно я влюблён, И никогда не торжествую, И жизнь моя – полдневный сон.
Давно не ведавшие встречи, Ты – вечно там, я – снова здесь, Мы устремляем взор далече, В одну мечтательную весь.
И ныне, в час лукавый плена, Мы не боимся, не спешим. Перед тобой моя измена, – Как легкий и прозрачный дым.
Над этим лучезарным морем, Где воздух сладок и согрет, Устами дружными повторим Наш тайный, роковой завет.
И как ни смейся надо мною Жестокий, полуденный сон, – Я роковою тишиною Твоих очей заворожён.
Чёртовы качели
В тени косматой ели, Над шумною рекой Качает чёрт качели Мохнатою рукой.
Качает и смеётся, Вперёд, назад, Вперёд, назад. Доска скрипит и гнётся, О сук тяжёлый трётся Натянутый канат.
Снуёт с протяжным скрипом Шатучая доска, И чёрт хохочет с хрипом, Хватаясь за бока.
Держусь, томлюсь, качаюсь, Вперёд, назад, Вперёд, назад, Хватаюсь и мотаюсь, И отвести стараюсь От чёрта томный взгляд.
Над верхом тёмной ели Хохочет голубой: «Попался на качели, Качайся, чёрт с тобой».